После летнего перерыва мы возобновляем нашу рубрику «Вкусное интервью». У нас в гостях побывал Андрей Дерьков — ныне гитарист/вокалист, лидер пост-панк группы «Майтай». Многие, конечно же, ещё помнят Андрея и как одного из участников чемпионского состава команды КВН БГУ.
В этом году группа «Майтай» Дерькова выпустила первый белорусскоязычный сингл в карьере, а в ближайшее время музыканты планируют серию акустических концертов. Андрей рассказал нам и о других творческих планах, своих кулинарных предпочтениях, о сборной Аргентины по футболу, о своём друге Викторе Толкаче и многом-многом другом.
О еде: «Если ешь в Москве, то через полтора часа опять хочется есть»
Так как в творчестве Андрея много вещей, так или иначе связанных с Таиландом, мы решили приготовить ему что-нибудь тайское. В качестве основного блюда — жареный рис с курицей (као пад), а также салат из огурцов с арахисом (ям тэн). А для десерта выбрали простой фруктовый салат. В качестве напитка Андрей предпочёл квас. Мы не прогадали и выбрали белый.
— О! Белый! Мой любимый.
А вот насчёт кулинарных предпочтений мы сначала засомневались, когда накрыли стол:
– Нельзя сказать, что я фанат тайской пищи: по большому счёту, я всеядный. Но если есть возможность съесть что-нибудь необычное, то предпочитаю азиатскую кухню. А рис у тайцев – действительно основная пища, как у нас хлеб, они ничего без риса не едят. Причём и ложкой, и руками,и как угодно, совершенно в разных проявлениях.
– А кто у вас дома отвечает за кухню?
– Жена. Я достаточно неплохо готовлю, но это бывает редко. Конечно, когда я учился в БГУ и жил в общаге, то готовил для себя сам и готовил много. Рука была набита достаточно неплохо. Но потом, когда мы поженились и начали жить вместе с Олькой (жена Андрея — прим. DelaemVmeste.by), она взяла на себя этот труд. У меня сейчас слишком много работы: приходишь вечером, даже сил нет, желания, дети сразу вешаются на меня (улыбается). А ведь надо и творчеством заниматься, ещё что-то сделать. Но завтраки периодически готовлю для себя сам.
– А готовить учился самостоятельно?
– Да. Это, наверное, на уровне генов передается. Отец, в принципе, тоже неплохо готовит. Но не то, чтобы я учился: просто смотрел, что делают другие – вот и всё, путём экспериментов. У нас в общаге жили афганцы, они учились на истфаке в 1990-е годы. Естественно, много готовили своего. Какие-то вещи, нюансы подсказывали: например, когда готовили плов. И вот прямо к пятому курсу плов получался такой замечательный (улыбается). Хорошо было с ними общаться на эту тему.
– А белорусские блюда любишь?
– Люблю. Мы периодически ходим с семьей в «Камянiцу». Этот ресторан недалеко от нашего дома.
– Ешь салатик.
– О, кешью и всё такое!
– Это арахис.
– А мне показалось, что кешью. И соевый соус, я так понимаю?
– Да.
– Ну, без этого никак. Но, если брать тот же Таиланд, то они готовят в вогах. У нас нет таких посудин. Из-за того, что он имеет конусовидную форму, на плиту его не поставишь (улыбается). Нужны специальные приспособления. Вообще сама эта кастрюлька классная: в ней очень удобно готовить такие штуки.
– Тебе еда может настроение поднять?
– Ну да. Хотя, я, в принципе, не замечен в чревоугодии и никогда не делал из еды культа.
– А на работе как приходится питаться?
– По-разному. Но, в основном, в кафешки ближайшие ходим. У нас же рабочий день не с 9:00 до 18:00, мы не целый день находимся на, так сказать, производстве. Процесс творческий, поэтому мозга в таком максимально работающем темпе хватает на 3-4 часа. Он потом устаёт, и поэтому лучше поработать не большое количество времени, а просто продуктивно.
Но бывает по-разному. Например, когда мы периодически ездим на авторский сбор в Москву. Там наша компания находится в большом бизнес-центре, есть нормальная столовая. Но я вот заметил, что, если ешь в Москве, практически в любом заведении, даже в достаточно дорогих, то через полтора часа опять хочется есть. Еда просто проваливается сквозь тебя. Но я для себя объяснение нашёл: когда еда готовится в промышленных масштабах, повара не вкладывают ни энергию, ни мыслей своих в нее. Представь, что значит прокормить эту ораву десятимиллионную? Хотя мне достаточно съесть небольшую порцию того, что мне жена приготовила, и я могу быть доволен.
– Что чаще всего тебе жена готовит?
– У нас всё зависит от детей. Я не заказываю отдельные блюда. Самое главное, чтобы детям было хорошо. Поэтому у нас можно сказать здоровое питание.
О творчестве: «Есть что-то намного более важное, чем вот это наше барахтанье, наша мышиная возня на этом голубом шарике»
– Почему «Тайland» переименовались в «Майтай»?
– Тот смысл, который я вкладывал в «Тайland», и вообще тот смысл, который в нём присутствует изначально, т.е. «Свободная земля», означал, что мы поём о свободе в разных её проявлениях. Для нас тема свободы, в том числе и личной свободы, всегда является актуальной. И основополагающая тема нашего творчества – это как раз творчество свободы. Но каждый раз объяснять это слушателям – не то, чтобы надоело, но это как-то глупо. И у людей ассоциация со словом Таиланд сейчас другая: скорее, с туризмом. Они услышат «Тайland» и подумают: «О, ребята, наверное, играют нечто эдакое восточное». Поэтому мы и решили что-то поменять. Появилось слово «майтай», которое имеет взаимосвязь с предыдущим названием. Его можно трактовать по-разному: переводить с английского, какие-то русские корни даже есть. Это уже потом, когда мы решили оставить название «Майтай», узнали, что реально есть такой алкогольный коктейль, и в Таиланде майтаем часто называют тайский массаж. А я для себя определил: тоже неплохо, наши песни являются таким массажем для мозга. Это название достаточно быстро ушло в массы.
– Я заметил, что есть стилистические различия. И позитива в песнях стало меньше.
– А что есть позитив? Надо определить для себя. Есть «позитивчик» – очень распространённое сейчас состояние, особенно среди молодёжи, когда всё должно быть весело и непринужденно. А жизнь, на самом деле, намного более глубокая вещь. В ней на равных правах существует как положительное, так и отрицательное. И если ты не глуп, если ты хочешь что-то понять в этой жизни, ты начинаешь задумываться о каких-то вещах. Со мной так произошло в результате разных жизненных событий и потерь. И поэтому – о чём ещё писать? Вот об этом и начинаешь. И ты перестаёшь искать что-то позитивное в жизни, перестаёшь плавать на поверхности, начинаешь погружаться в глубину. И вот это погружение в глубину – очень важный фактор в развитии каждого человека.
– Что в духовном плане влияет на твоё творчество?
– Сложно выделить какой-то один сегмент. Жизнь – настолько разнообразная штука, что даже не подозреваешь, что ты впитал, что потом даст потенциал для написания песни. Какие-то вещи всплывают из сознания, которые в себе даже не замечал. Я сейчас, когда пишу песню, стараюсь не разогнать себя до состояния какого-то творческого экстаза, а наоборот – потушить всё в себе. Все мысли, все эмоции, чтобы это всё успокоилось. И тогда начинает из глубин что-то появляться. Это не всегда получается, но мне кажется, что это самый верный путь к настоящему творчеству. То есть, ты начинаешь писать песни не головой, не придумывая что-то. Ты становишься неким проводником чего-то более глубокого. Да, это какие-то твои мысли, но они связаны более с сердцевиной жизни. И поэтому писать много песен в таком состоянии сложно. Это медитационное состояние не всегда приходит, поэтому сейчас я пишу не так много. Но, с другой стороны, меня это радует.
– А какая музыка влияет на тебя?
– Странная вещь: то, что на меня сильно повлияло в юношеские годы, оно так и осталось внутри. Самое большое влияние на меня оказал Цой. Потом уже, после «Кино», я открыл для себя The Cure, Joy Division, Sisters of Mercy и всю волну английского пост-панка, на котором, собственно, Цой и делался.
Я жил в Барановичах и у нас в те годы была очень ограниченная возможность слушать такого рода музыку. И доходило очень немногое. Какое-то время я увлекался Nirvana, и надо сказать, что это очень сильно сказалось на альбоме «Бангкок-рок» (2008): там есть гранжевые мотивы такие. И я тогда очень много панка слушал классического, Green Day, Bad Religion. Но потом я отошёл от этого, потому что в той музыке, к сожалению, нет глубины. А музыка «Кино», тех же The Cure – там есть некий элемент тайны: из-за общего звучания, общих эффектов и гитарных, которые там используются, обработки вокала. Поэтому я сейчас больше стараюсь слушать классическую музыку: Баха и Бетховена. Это два столба таких, которые вышли на очень высокий уровень музыкального восприятия. Они разные совершенно. Потому что Бах – певец небес! Это человек, достигший божественного восприятия музыки. А Бетховен – это певец человеческих эмоций и страстей. В нём тоже присутствует что-то божественное, но оно соединено: небесное и земное. Бетховен – личность была непростая,тяжёлая, творческая. Люди его многие проклинали, не могли с ним жить. И он сам с собой не мог жить. Поэтому он и умер в бреде. Он понимал, что совершил много не очень хороших вещей в жизни, но в то же время писал гениальную музыку.
– Но ведь и у Баха была непростая судьба.
– Такое дело, что у очень многих по-настоящему великих творческих личностей, судьбы не простые, тяжёлые. Но Андрей Тарковский, мой любимый кинорежиссёр, сказал замечательную фразу: «В жизни есть что-то намного важнее, чем счастье». Потому что у обыкновенного человека, среднестатистического, какая у него цель?! Простое человеческое счастье. Человек, который одарён сверх меры чем-то, он понимает, что земная жизнь – это всё ограниченные вещи. Что есть намного что-то более важное, чем вот это наше барахтанье, наша мышиная возня на этом голубом шарике. И они это чувствуют внутри. Это очень сложно высказать людям, но они всё равно высказывают: каждый по-разному. Бах в своей музыке, Бетховен в своей, Тарковский в своих фильмах. Это по-настоящему великие творческие личности. И их творчество связано с внутренними страданиями, с неудовлетворённостью. Просто человек находится там! Сердцем. Он понимает ограниченность того, что он видит здесь. И это уже страдание, внутреннее, человеческое.
– А из белорусских исполнителей на тебя кто-нибудь повлиял?
– Нет, прямого влияния не было. В 1990-е годы мне очень нравилась «Крама». И с Ворошкевичем мы более менее знакомы. Мне было очень приятно, когда было вручение призов от Experty.by спустя, наверное, лет 10. И я, когда зашёл и встретился с ним лицом к лицу: ну кто я такой, а кто он такой?! И он улыбнулся, протянул руку – мне было так приятно, что он помнит. А некоторые, так сказать, «звёзды» белорусской музыки, которые вроде бы мои знакомые, не обращали на меня внимания.
– Ты уже второй мой гость, кто говорит, что Игорь Ворошкевич такой приятный человек.
– Ну, видишь как! Потому что – человек! Вот для меня непревзойдённой высотой белорусской музыки (мы не берём «Песняров», т.к. это отдельная тема, обсуждать их я не имею права, даже в принципе) является «Троiца». Я стараюсь последние годы ходить на все их немногочисленные концерты. Для меня это великая тайна — когда наблюдаешь этих трёх людей, что они творят на сцене. Невероятное что-то. Вот это действительно творчество, если мы имеем ввиду «творчество, как творить». Они творят, прямо перед тобой творят! Да, ты слышал эти песни, но ты смотришь и слушаешь, как они опять поднимают это из глубин. Невероятное что-то. «Ляписов» обсуждать я не вижу смысла, потому что они находились там, где они находились. Они вне конкуренции в этом плане. Я с ними неплохо знаком: мне очень приятно всегда с ними встречаться и общаться, если есть возможность. Но как сравнивать «Троiцу» и «Ляписов»? Это разные категории.
– А кого бы ты выделил из новых белорусских имён?
– Понятно, что какие-то песни некоторых современных исполнителей мне нравятся. Сейчас достаточно большая плеяда молодых групп, среди которых Akute, Полина Республика и другие. Но мне 38 лет. И я оцениваю музыку уже немножко по-другому, чем 18-летний парень или 25-летний. Т.е. я уже ищу в творчестве некоторые другие вещи. Для меня мало написать прикольную мелодию. А к текстам у меня вообще особое отношение. Возможно, эти тексты, которые сейчас имеются у молодых групп написаны для их аудитории. Но для меня они не подходят. Музыку оценивать сложно. Я старался отслеживать музыкальные новинки до какого-то времени, то, что сейчас в тренде. Однако в какой-то момент устал, потому что понял — не слышу ничего по-настоящему нового в музыке. Всё это уже, во-первых, было. Во-вторых, было намного круче, чем есть. И прекрасно понимаю в этом плане даже своё творчество, потому что я — продолжатель классического пост-панка. Я сам не делаю ничего нового. Но во всяком случае стараюсь донести что-то до слушателя. Музыка у меня стоит на втором месте, а на первом — текст. В этом плане я воспитан на русском роке, где был первичен текст. Но хороших мелодий, в принципе, хватает (задумался). Тут даже не хочется говорить о такой вещи, как оригинальность. Я какое-то время слушал Мэрилина Мэнсона, но мне его имидж был не интересен, ведь у него был реально очень интересный материал. Но сейчас он мне не интересен, потому что не делает ничего нового – всё это осточертело, честно говоря. И постоянно работать на имидж…
Когда музыка идёт рука об руку с бизнесом, то рано или поздно группы или исполнители приходят к этому моменту. И таких людей, которым удаётся совмещать творчество и бизнес очень немного. Если взять того же Сергея Михалка – в этом плане он уникальный человек. Он очень круто сочетает в себе творческую и коммерческую жилки. В данном случае, для Беларуси, да и для всего пост-советского пространства – это уникум. В какой-то степени в своё время группа «Кино» была такой. Они играли и модную музыку, и с текстами всё окей было. Мы не берём «Океан Эльзи», потому что у них есть достаточно сильные вещи по текстам, но в принципе это рок для девушек. Земфира тоже сейчас немножко потеряла. Хотя не думаю, что это сказалось на её аудитории. Пик популярности прошёл, но она может позволить себе делать всё, что угодно. Её будут любить в любом образе
– Как давно ты работаешь с Павлом Третяком?
– Первый вариант песни «Табу» я начал делать с Денисом Воронцовым. А он, естественно, был знаком с Пашей Третяком, потому что они вместе играли в группе «Мантана». Когда я пришёл на студию, конкретно делать этот сингл, я с ним познакомился. И с этого момента и начался наш творческий союз. Денис потом отошёл, и все остальные песни мы вдвоём с Пашей аранжировали. Когда стал вопрос о том, что надо исполнять материал вживую, бас-гитаристом стал Сашка Мышкевич. Он тогда подавал большие надежды. И сейчас он один из лучших басистов в Беларуси. А на ударных у нас — Паша Мамонов, игравший во многих коллективах. Но всё равно есть большая проблема, что ребята заняты в других проектах. Из-за этого мы не можем плотно работать. Но здесь уже, к сожалению, я ничего не могу поделать, потому что искать кого-то на замену, прослушивание устраивать: у меня просто на это нет времени. И я не вижу в этом смысла. Во всяком случае пока.
– Сколько песен планируешь сыграть на предстоящем акустическом концерте?
– Я не знаю, сколько можно выдержать человека одного, сидящего с гитарой (смеётся). Я не Владимир Высоцкий, не Виктор Цой. Я планирую часть времени отыграть, потом ответить на какие-то записки, пообщаться. Минимум на час, наверное. По ходу концерта, возможно, буду что-то корректировать. Если буду видеть, что люди засыпают или уходят, то скажу: «Что ж, ребята? Не получилось». Но я надеюсь, что люди понимают, куда они идут, зачем. Случайных людей, я думаю, там вообще не будет. Для них будет интересно послушать, как эти песни звучат в оригинале. Тем более я этого никогда не делал, никогда не выкладывал акустические версии своих песен.
– А песни ты сочиняешь, играя на акустике?
– Да, но сейчас периодически и на электрогитаре. Некоторые песни я пишу через какой-нибудь рифф. Грубо говоря, как The Cure работают: там сразу же слышно, что придуман рифф, а потом уже песня. Вот в новой белорусской песне, над которой мы работаем, я придумывал изначально рифф.
– Ты сыграешь её на концерте?
– Да, я планирую её сыграть. Если всё получится, то в октябре представим её в качестве сингла. Но это опять зависит от студии, от времени Паши Третяка. Мы, в принципе, уже сделали демо-вариант. По большому счёту, надо садиться и записывать. Но мы сейчас хотим её сами свести. Не Андрюха Бобровко, с которым мы обычно работаем. Мне даже самом интересно самому покопаться. Мы сами по себе, мы ни от кого не зависим. Ни от каких компаний, никто не скажет: чего вы тут насводили? Сведём так, как мы действительно считаем нужным и как нам понравится.
– Как появилась идея записать песню на белорусском языке?
– Сама идея начать писать на белорусском была давно. В данном случае был какой-то толчок внутри. Он состоялся на праздновании 20-летия белорусскоязычного направления на историческом факультете, который я закончил. Меня пригласили туда выступить. В концерте принимали участие и Игорь Ворошкевич и Лявон Вольский, и Полина Республика, и молодые белорусскоязычные группы. Они все, естественно, пели на белорусском, а я единственный человек, кто спел на русском. Но я спел археологический рокнролл – это такой неофициальный гимн исторического факультета. Он был написан в 1990-е годы и до сих пор исполняется на истфаке. Был полный зал, я наблюдал за молодёжью, за студентами. Я прям обрадовался, что такое огромное количество людей разговаривают на белорусском языке. В наши годы, а я учился на белорусскоязычном отделении, у нас на курсе не было такого количества белорусскоговорящих. И на меня это очень большое впечатление произвело. И вот этот внутренний импульс соединился ещё с событием, когда я купил два первых тома собрания сочинений с поэзией Короткевича, которую я, в принципе, не знал. Я просто зашёл в книжный магазин и вот смотрю в книгу, прочитал там пару стихотворений и мне так понравилось! Ничего себе, думаю, сила! Я купил, «проглотил» первый том, потом практически сразу второй. И вот где-то в промежутках между первым и вторым томом, я сидел и что-то сочинял новое, и пошли какие-то мысли на белорусском языке. Вот здесь уже такой творческий импульс реальный: я не планировал, а они пошли. Какие-то строчки, которые потом, собственно, и вошли в песню «Полымя». Сразу же! Потом я сделал паузу. Дальше углубился в поэзию Короткевича, практически моментально перешёл на Бородулина, Купалу и через какое-то время взял и дописал эту песню. Я рад, что она получилась такой крепкой.
– Планируешь ли ты записать альбом полностью на белорусском языке?
– В идеале это было бы великолепно. Но сложно. Потому что у меня очень сильные отношения к текстам. Я достаточно много над ними работаю. Окончательные варианты, которые потом входят в песню, они меня не устраивают иногда. Например, песня «1976». Я над ней работал очень долго. Переписал кучу строчек и понял в определённый момент, что если я не остановлюсь на каком-то варианте, я эту песню буду писать неизвестно сколько. И всё равно я не до конца удовлетворён ее качеством. И со многими песнями так бывает. И мне очень не хочется заваливать тексты такими словами и лексикой, которые, ну совершенно не похожи на русский язык. Некоторые группы этим грешат. Специально сваливают всё, что отличается. Я, в принципе, могу найти в себе причины перейти на белорусский язык, но, мне кажется, это будет немного эгоистично по отношению к тем людям, которые меня окружают: им будет тяжело со мной общаться.
О жизни: «К нам периодически приходили барановичские наркоманы»
– Ты ведь спортом занимаешься?
– Я занимался кунг-фу, а сейчас и муай-таем.
– Значит с тобой не опасно по району ходить?
– Кое-что могу. Я человек очень мирный. Но не дай бог, конечно, чтобы возникали ситуации. Одно дело – тренировки, а другое дело – в реальной жизни.
– Часто приезжаешь на родину в Барановичи?
– Редко.
– Давно последний раз был?
– Как раз недавно — у меня был День рождения и я приезжал, чтобы с родителями увидеться. Была классная поездка: я и мои друзья – наша компания из 1990-х годов, 4 человека, мы группу тогда организовали в Барановичах. Мы были костяком фанатов Цоя, позиционировали себя как первые барановичские панки, такими мы и были на самом деле, подняли эту тему в конце 1980-х годов. С некоторыми мы не виделись лет 14. И мы так классно посидели, поорали песни (улыбается). Как в старые добрые времена. Очень круто!
А обычно где-то раз в полгода я езжу. Иногда реже: раз в год. Дети растут. Всё планируешь-планируешь. Но родители сюда периодически приезжают. Плохо, конечно, на самом деле. «Трэба дома бываць часцей», как у Бородулина. Но это начинаешь понимать с годами, потому что юные птенцы, они хотят побыстрее улететь из дома, покинуть родное гнездо. А сейчас начинаешь понимать, что твои корни там… Хотя я не идеализирую Барановичи, потому что это город неоднозначный (смеётся). А в те годы совсем неоднозначный (смеётся)! Сейчас его привели в порядок: симпатичный такой. А тогда… были жёсткие времена.
– А где вы проводили время?
– Было несколько мест, где мы тусовались. Во-первых, у нас был молодёжный клуб, деревянный, возле стадиона. Сейчас на его месте стоит банк. Мы познакомились с директором этого клуба. Там стояли какие-то инструменты, никто ими не пользовался, а тут вот какие-то молодые парни, которые хотят играть музыку. К нам туда приходили периодически первые барановичские наркоманы. А наша группа называлась «Игла» в честь одноимённого фильма с Виктором Цоем. И мы писали в этой стилистике тоже. И одна из песен так и называлась – «Когда ты сел на иглу». И вот они прям приходили такие вмазанные и говорили: «Блин, ребята, ну спойте». Это, конечно, сейчас весело всё звучит, но на самом деле всё это грустно, потому что многих из них уже давно нет в живых: многие очень быстро «сгорели». Были интересные парни, но времена были непонятные. И ещё этот юношеский максимализм.
– Сильно ли твоя жизнь изменилась после женитьбы?
– Она сильно изменилась после рождения сына. Опять же изменилась после рождения дочки (улыбается). А поскольку дети растут, то она меняется, может, не ежедневно, но достаточно часто. И, опять же, разные события: радостные, грустные. Я просто стараюсь не стоять на месте. И достаточно много времени уделяю изучению себя, читаю соответствующую литературу. Меня очень сильно привлекает это, и я вижу в том числе и в этом, смысл своей жизни.
– Я знаю, что ты большой фанат футбола.
– Ну, я люблю футбол, конечно! Я болею за сборную Аргентины с 1986 года. И для меня это детские воспоминания, когда я увидел игру Марадоны – это произвело такое огромное впечатление в своё время, что я просто влюбился в эту сборную. И даже когда в 1990 году сборная Аргентины играла в групповом этапе на Чемпионате мира против СССР, я болел за аргентинцев (улыбается). Хотя я любил команду Советского союза. Там Зыгмантович наш прикрывал Марадону.
Это детская любовь. Они вошли в моё сердце и до сих пор там. Я каждый раз себе перед чемпионатом мира говорю: «Ну ты ж уже здоровый мужик! Чего волноваться?» – И каждый раз просто не могу. Мы большую часть прошедшего чемпионата были на отдыхе на Крите с семьёй. И матч со сборной Голландии, когда пенальти били, я просто физически не мог сидеть перед телевизором. Я выключил. Там оставалось какое-то время до пенальти, я уже просто понимал, что не выдерживают нервы. Открыл ноутбук, включил симфонию №9 Бетховена и периодически смотрел на текстовую трансляцию (смеётся). Потому что не мог себя остановить. И так, и сяк, и так (показывает). Вот эта вот любовь к этой сборной, к этой форме бело-голубой – вот она как-то вошла в своё время в меня.
– А как ты оценишь выступление сборной Аргентины на Чемпионате мира, и чего им не хватило в финале?
– Не хватило Ди Марии. Я не уверен, конечно, на 100 процентов. Но чем меня Аргентина поразила впервые за долгие годы, так это невероятной дисциплиной на поле. Аргентинцы так очень давно не играли. И решили самую главную проблемы в своей сборной – защиту. Но не решили проблему в серединке поля. А там Агуэро с травмой, Месси, по большому счёту, один. Ди Мария вылетел с травмой. По мне так не хватало Тевеса. Не хватало такого бульдога. Вот как Маскерано в середине поля огрызался. Месси приходилось опускаться слишком глубоко, начинать атаки, плеймэйкером играть. А серьёзного, жёсткого нападающего им не хватило. Если б Агуэро был в хорошей форме, возможно было бы хорошо. А с другой стороны, всё очень круто. Я очень доволен.
– А детям прививаешь любовь к футболу?
– Ну, Пашка у меня в аргентинской форме проходил Чемпоинат мира. Папа смотрит футбол, а сын: «Папа! Месси!» – Ну, папа и сын ходили в аргентинской форме (улыбается). Все смотрели на нас, фотографировали. Очень многие греки болели за аргентинцев. Идёшь по улице, а греки едут в машине и такие: «Viva Argentina!».
– Сам играешь в футбол?
– Я очень неплохо играл, но в какой-то момент замучили травмы. Ахилл. Последний раз в футбол я играл в Москве года три назад. Я такую форму набрал, думал: о, всё, покатило! Потом подвернул ногу и всё! Эти футбольные травмы периодически дают о себе знать и во время тренировок по муай-тай.
– Следишь ли ты за белорусскими клубами в еврокубках?
– Конечно.
– А прогноз на сегодняшнюю жеребьёвку (интервью мы брали накануне жеребьёвки Лиги чемпионов)?
– Я никогда прогнозы не даю, вот честно! Во мне нет этого. Я никогда не ставил деньги.
– А кого бы ты хотел видеть в соперниках БАТЭ?
– Поскольку я фанат «Барселоны», то хотел бы ещё раз их увидеть. С другой стороны понимаю, что любителям футбола хотелось бы видеть кого-то из новых. Поэтому я, наверное, хотел бы увидеть «Манчестер Сити», потому что там мои аргентинцы играют (улыбается). «Реал» опять же приезжал, но, понятно, что сейчас другой состав: в принципе, тоже было бы интересно посмотреть.
Долгое время я ходил и на сами матчи, но сейчас БАТЭ у себя играет. Но я бы хотел туда съездить. Может быть, как-то и соберусь. Хотя, в своё время, я очень любил посещать матчи сборной Беларуси. Особенно во времена КВН в команде мы очень болели. В том числе и мой друг Витька Толкач, которого, к сожалению, больше нет в живых.
– А ты с Витей сильно дружил?
– Очень. Считай, он был одним из моих лучших друзей. К сожалению, в последнее время так получалось, что мы редко виделись. Никто не знает, как эта жизнь повернётся. Вот так вот оно всё закончилось…
Он очень разбирался в спорте, постоянно «Прессбол» покупал. Знал столько информации! Как он её себе в башку вбивал?! Он же геофак закончил и у него была отличная память. Тонны информации! Причём по вторым и третьим лигам он мог знать счёт матча. И не только футбольного. Уникальный в этом плане был человек.
– Какое место в твоей жизни сегодня занимает юмор?
– Да никакое. Я не уделяю ему места. Если есть юмор, шутка какая-то определённая, естественнорождённая – прекрасно. Люди, которые работают где-нибудь в ComedyClub, для них юмор – это жизнь. Сколько ребят я не встречаю, они постоянно креативят, постоянно ржут, шутки сочиняют. У них уже мозг полностью работает в этом направлении. Я от юмора ещё очень сильно устал во времена КВН. Потом была пауза, я более менее отошёл. Но сейчас у меня такая ситуация в жизни: то, над чем я работаю, требует достаточно серьёзного и пристального внимания к себе. Иногда юмор просто очень сильно мешает мне внутри. Поэтому я прихожу на работу, вырабатываю свои часы, придумываю определённое количество того, что нужно придумывать и ухожу домой. Не то, чтоб я не шучу в компаниях, но стараюсь лишний раз не хохмить. Во-первых, мне это не интересно, а во-вторых, я перестал получать от этого удовольствие. Некоторые говорят, что я стал скучным… Я с ними не согласен. Если со мной уже невозможно поржать, как в старые добрые времена – это ж не означает, что я стал скучным. Это означает нечто другое: просто мы на разной волне находимся с людьми. Я отвечаю за свою жизнь и никого не тащу в свои метафизические проблемы, поэтому юмор естественно возникает в моей жизни и естественно исчезает.
– Я знаю, что ты не любишь вопросы о КВН, поэтому не очень хотелось бы тебя загружать сегодня ими.
– Ну, смотря какой вопрос.
– Когда-то давно я читал в прессе, что вы дали обещание больше никогда не собираться командой.
– Мы вроде бы не давали прямо такого обещания. Но, наверное, мы внутри себя понимали, что это время действительно прошло. Причём это понимание пришло со временем. Мы отыграли чемпионский сезон, год или полтора была гастрольная деятельность. Потом, я помню, были какие-то новогодние корпоративы в Москве, и тогда возникло ощущение, что уже всё. И это действительно было всё. И мы больше не собирались. Кто-то уехал в Москву, кто-то остался в Минске – по-разному сложились судьбы. И, конечно, когда мы периодически собирались, говорили: «А, может, сезон?» (улыбается), но внутреннее чувство говорило о том, что мы, наверное, никогда уже не соберёмся.
– Получается вы коллективно решили, что это точка?
– Понимаешь, вот не было никакого коллективного сбора. И я никогда с ребятами этого не обсуждал. Но, знаешь, когда значительное время смотришь на человека, ты можешь понять многие вещи. И я смотрел на ребят и понимал, что уже действительно всё закончилось. А с уходом Вити эта тема для меня полностью закрыта: я не представляю команду без него. Хотя скоро планируется юбилейный концерт лиги КВН БГУ и что-то там планируется делать, даже команду пригласить. Но сложно для меня это: я не представляю, как будет без Витьки.
Я смотрю на этот период жизни, и это было как будто не со мной. Настолько я за это время изменился, в моей жизни столько всего произошло, что сейчас, действительно, смотришь на это, как на какое-то кино: вроде бы это я, но это всё было?! Я сейчас вот не смогу так. Т.е. я смогу найти в себе какие-то внутренние резервы: выйти на сцену, похохмить, подурачиться. Но это уже буду не я – это будет искусственно. Тогда это было естественно, потому что это была такая чистая энергия в те годы.
– А с кем из команды поддерживаешь отношения?
– Да практически со всеми. Мы видимся не регулярно, но со многими мы ведь продолжаем работать в одной компании. Только вот Лёшка Ануфриев уехал в Питер. И так вот он всегда себя позиционирует как одинокий волк (улыбается). Ну, Лёха всегда был такой. Хотя он до сих пор продолжает заниматься КВНом.
Андрей Дерьков, гитарист и вокалист группы «Майтай» (экс-Тайland), экс-участник команды КВН БГУ. Родился в 1976 году в Барановичах. Двукратный чемпион Высшей лиги КВН (1999, 2001), обладатель Золотого Кивина в Юрмале (2001). Был автором и ведущим на белорусском телевидении. Работает сценаристом в YBW Group.
Рецепт от DelaemVmeste.BY: Жареный рис с курицей Ям Тэн (основное блюдо)
– бурый рис (2 стакана); Способ приготовления. 1. Рис высыпать в кастрюлю, залить водой примерно на два пальца выше риса. Включить на полный огонь. Когда вода закипит — переставить на маленький огонь. Варить в течение 40 минут. 2. Тем временем очень мелко нарезать курицу, перец и лук. Обжаривать на сильном огне, постоянно перемешивая (это важно!).
4. После того, как сварился рис, выложить его на прогретую сковородку и посолить. Обжаривать на среднем огне, не перемешивая, чтобы рис не превратился в кашу. Добавить соевого соуса. Аккуратно перевернуть рис, когда появится золотистая корочка. |
Рецепт от DelaemVmeste.BY: тайский салат с огурцами и арахисом (Ям Тэн)Ингредиенты (на 2 персон): – огурцы (4 шт.); Способ приготовления 1. Нарезать огурцы и фиолетовый лук. Мелко нарезать чеснок. Всё перемешать. 2. Обжарить арахис (можно солёный) на сухой сковороде. 3. Добавить арахис к овощам. 4. Добавить соевый соус и уксус. Всё перемешать. 5. Поставить в холодильник на 20-30 минут, чтобы немного пропитались орехи. |
Рецепт от DelaemVmeste.BY: Фруктовый салат (десерт)Ингредиенты: – бананы (2 шт); Способ приготовления 2. Мелко нарезать яблоки, выложить слоем. 3. Выдавить на яблоки апельсиновый сок (это важно!). 4. Мелко нарезать бананы, выложить слоем. 5. Выдавить на бананы апельсиновый сок (это важно!) 6. Нарезать нектарин кубиками. Выложить слоем. 7. Посыпать корицей. |
